Aloud

Мы все боимся стать для людей доступной мишенью. И после тысячного падения "грудью на тернии" мы собираем остатки рассыпанной гордости в кулак и отчаянно шагаем вперед, пообещав себе больше не  попадаться, пообещав больше не доверять не то что окружающим, но и самим себе. Мы кутаемся в свои огромные зимние куртки, из которых, смущаясь торчат лишь носы, отгораживаемся выдуманными делами даже от некогда близких людей, боясь, что в очередной раз неприлично сократив дистанцию между объектом А и Б, придется очень пожалеть.  Поэтому однажды решив отказаться от боли, то и дело исходящей в твою сторону, ты одновременно решаешься отказаться от всех потенциальных мучителей. С этого момента люди будут существовать для тебя на расстоянии максимально безопасном для твоего хрупкого, изнеможенного бесконечным враньём тельца. Ты кирпичик за кирпичиком будешь строить вокруг себя огромные, непробиваемые стены, день ото дня они будут всё больше, выше, прочнее. Но будет ли от этого легче? С

Всю дорогу домой я думала, что же я всё-таки хочу написать. Я цеплялась за слова, пыталась нащупать ускользающие, беспорядочные мысли. Я не знаю насколько у меня это получилось.  Нет ничего хуже упущенного времени. Времени, которое вы могли потратить на действительно важные вещи. На действительно важных людей. На слова для этих важных людей. Время заставляет нас сожалеть о том, что мы могли сделать и не сделали. И с каждым днём это сожаление приобретает новые оттенки, всё новую глубину приобретают раны, которые это самое время едва ли способно затянуть даже за десятки лет. Болеть будет также, но не так громко.   Будучи отброшенными временем на бесконечное количество шагов назад, мы всё гонимся за тем, что не приблизится и на сотую долю даже через тысячи лет таких гонок. Ты потерял слишком много времени на старте и как бы сейчас не выбивался из сил, пытаясь нагнать упущенные километры событий, всё бесполезно. Это было важно тогда, но не сейчас.   Это всё равно, что бежать в обр

Птица с шипом терновника в груди повинуется неприложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней <...> Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, - мы знаем. Мы понимаем. И всё равно грудью на тернии. Так будет всегда. Колин Маккалоу "Поющие в терновнике" Осень в очередной раз загоняет под кожу занозы из воспоминаний и грусти. Проникая всё глубже, почти до дна, они дотягиваются до самого запретного, до того, что ворошить совсем не стоит, но ты всё равно ворошишь. Какая-то дешёвая и низкопробная мелодрама с элементами мазохизма. И я буду наступать на грабли до тех пор пока буду позволять себе это. Мы все делаем то, что делаем исключительно с собственного позволения. Мы совершаем ошибки только потому что позволяем себе это, мы  в ком-то разочаровываемся не из-за того, что человек оказался плохим, не достойным, а потому что мы позволили себя разочаровать. Мы упорно и кропотливо

Я просто видимо чего-то не понимаю. Вы такие противные, просто отвратительные, со всеми этими выходками, которые так далеки от моего понимания хорошего отношения.  Вы все требуете искренности, вы её жаждите, подавай вам эту искренность три раза в день и перед сном ещё. А вы? Что вы даёте взамен? Куча грязи и лапша на ушах как бонус за эту самую искренность. Вы хотите, чтобы вас любили, когда сами не способны на это, вы хотите быть счастливыми, когда сами не способны откопать это счастье в мелочах, вы хотите искренности, а сами ведёте себя как сволочи и безжалостно топчитесь по чужим чувствам. Вы привыкли брать и не отдавать.  А потом вы изо дня в день кричите каждому встречному, что вас не ценят. Это вы не цените. Вы абсолютно, совсем, ни на грамм не цените хорошего к себе отношения людей, которые вас окружают. Вы воспринимаете как должное помощь и поддержку с их стороны. Когда как сами не способны и на доброе слово. Вы упорно водите их за нос. Вы мчитесь за теми кто никогда н

Какая же всё-таки глупость жить прошлым. Таскать его в себе ежедневно, прокручивать изрядно потрёпанную киноленту событий, старательно пытаясь ничего не упустить. Беречь, покорно сдувать пыль с уже слегка пожелтевших страниц памяти и думать, что всё это ещё можно вернуть к жизни. Нельзя. И это давно пора запомнить, выучить, нет, даже заучить и повторять себе ежедневно за завтраком. Ничего нельзя вернуть. Ничего не повторится и с этим нужно как-то научиться жить. Нет толку мусолить все эти лохмотья, обрывки памяти, нет толку пытаться их снова сшить, залатать, как прежде уже не будет в любом случае. И все попытки снова почувствовать то, что ты испытывал в ту конкретную единицу времени, априори тщетны.  Но не менее безнадёжная затяя попытаться заставить себя расстаться со всем тем мусором, что заполняет тебя изнутри, что разъедает и уже причиняет больше боли, чем радости, что мешает набрать чистого воздуха в лёгкие и наконец задышать. Задышать чем-то новым. Воспоминания, ма

Я кажется не писала ничего уже целую вечность. Обрывки листов, тетради, покороно хранят мой картавый, безобразный почерк и отчего-то не хотят делиться им с кем-то ещё. Я думаю, было бы неплохо прервать это молчан ие. За какие-то несколько месяцев всё вокруг меня изменилось. Я могла предположить кучу вариантов развязки, но только не тот, который ожидал меня в реальности. Мы все строим планы, куда-то спешим, пытаемся урвать кусочек по жирней да побольше, идём по головам, лезем вон из кожи чтобы нас и наши бесконечные старания в этих гонках по вертикали заметили и оценили. А что же нас ждёт за поворотом? Огромных размеров бумеранг, который очень больно бьёт. Бьёт, сбивая с ног. Рушит все задумки. Он не даёт права выбора, а ставит перед фактом. Теперь всё будет иначе. Смирись. Начни ещё раз. Самое интересное, что в момент твоего триумфального падения, как правило, никого нет рядом. Вы понимаете о чём я? Когда в твоей ж изни всё ровно без кочек, ухабов и прочего, то ты хо